И стройный человек в одежде синей Шёл молча первым и смотрел вперёд. Ел, не жуя, дорогу шаг его, Тяжёлой ношей из каскада складок Свисали крепко…
И стройный человек в одежде синей
Шёл молча первым и смотрел вперёд.
Ел, не жуя, дорогу шаг его,
Тяжёлой ношей из каскада складок
Свисали крепко стиснутые руки,
Почти совсем забыв о лёгкой лире,
Которая врастала в левый локоть,
Как роза в сук оливковый врастает…
<…>
Шла рядом с богом между тем она,
Хоть и мешал ей слишком длинный саван,
Шла неуверенно, неторопливо.
Она в себе замкнулась, как на сносях,
Не думая о том, кто впереди,
И о своём пути, который в жизнь ведёт.
Своею переполнена кончиной,
Она в себе замкнулась.
Как плод созревший — сладостью и мраком,
Она была полна своею смертью.
Своею непонятной, новой смертью.
<…>
Навеки перестала быть она
Красавицею белокурой песен,
Благоуханным островом в постели.
Тот человек ей больше не владел.
Она была распущенной косою,
Дождём, который выпила земля,
Она была растраченным запасом.
Успела стать она подземным корнем.
И потому, когда внезапно бог
Остановил её движеньем резким
И горько произнес: «Он обернулся», —
Она спросила удивлённо: «Кто?»
Там, где во тьме маячил светлый выход,
Стоял недвижно кто-то, чьё лицо
Нельзя узнать. Стоял он и смотрел,
Как на полоску бледную дороги
Вступил с печальным взглядом бог-посланец,
Чтобы в молчанье тень сопровождать,
Которая лугами шла обратно,
Хоть и мешал ей слишком длинный саван, —
Шла неуверенно, неторопливо…