И стройный человек в одежде синей Шёл молча первым и смотрел вперёд. Ел, не жуя, дорогу шаг его, Тяжёлой ношей из каскада складок Свисали крепко…

И стройный человек в одежде синей

Шёл молча первым и смотрел вперёд.

Ел, не жуя, дорогу шаг его,

Тяжёлой ношей из каскада складок

Свисали крепко стиснутые руки,

Почти совсем забыв о лёгкой лире,

Которая врастала в левый локоть,

Как роза в сук оливковый врастает…

<…>

Шла рядом с богом между тем она,

Хоть и мешал ей слишком длинный саван,

Шла неуверенно, неторопливо.

Она в себе замкнулась, как на сносях,

Не думая о том, кто впереди,

И о своём пути, который в жизнь ведёт.

Своею переполнена кончиной,

Она в себе замкнулась.

Как плод созревший — сладостью и мраком,

Она была полна своею смертью.

Своею непонятной, новой смертью.

<…>

Навеки перестала быть она

Красавицею белокурой песен,

Благоуханным островом в постели.

Тот человек ей больше не владел.

Она была распущенной косою,

Дождём, который выпила земля,

Она была растраченным запасом.

Успела стать она подземным корнем.

И потому, когда внезапно бог

Остановил её движеньем резким

И горько произнес: «Он обернулся», —

Она спросила удивлённо: «Кто?»

Там, где во тьме маячил светлый выход,

Стоял недвижно кто-то, чьё лицо

Нельзя узнать. Стоял он и смотрел,

Как на полоску бледную дороги

Вступил с печальным взглядом бог-посланец,

Чтобы в молчанье тень сопровождать,

Которая лугами шла обратно,

Хоть и мешал ей слишком длинный саван, —

Шла неуверенно, неторопливо…