Цитаты и афоризмы на любую тему — Фразочка.ру

Цитаты и афоризмы на любую тему — Фразочка.ру

Утром холодно и солнечно.

Дворничиха шаркает метлой и в ритме шарканья, маршеобразно, но проникновенно поет про пару гнедых, запряженных с зарею.

На балкон третьего этажа выходит женщина с чашкой кофе и сигаретой, смотрит на дворничиху и думает: «Отчего так устроена жизнь: двое детей, ни одного мужа в анамнезе, синяк под глазом, — и поет. А тут МВА, должность, дочка в английской школе, и муж, и Анатолий, а не то что петь, жить по утрам не хочется».

Гасит сигарету в привезенной из Таиланда пепельнице, возвращается в квартиру, по пути рявкнув на некстати подвернувшегося под ноги кота Спенсера, многократного призера и победителя фелинологических выставок.

— Грек из Одессы, еврей из Варшавы, юный корнет и седой генерал… — поет дворничиха, сгребая листья.

Бабулька Тимофеева из первого подъезда, выползшая ни свет ни заря за хлебом и творогом, — оно-то и рано, но надо ж себе дело найти, — прислушивается и вдруг вспоминает 1948 год и не дававшего ей прохода хулигана Витю Фишмана из мужской школы, что на Советской улице; и где теперь тот Витя Фишман, и где она сама, та, в синем ситцевом платье с белым воротничком, с толстыми косами и румянцем.

— И только кнут вас порою ласкает, пара гнедых, пара гнедых! — с чувством допевает дворничиха и идет выкатывать мусорные контейнеры, на ходу меняя репертуар. Из подсобки доносится лязг, грохот и задушевное: — Давно ли роскошно ты розой цвела, но жизни непрочной минула весна!

Дверь подъезда распахивается, и на крыльцо вылетает мальчик лет пяти, жмурится на солнце, потом видит куст с голыми ветками, на котором скандалят штук двадцать что-то не поделивших синиц, и кричит вышедшему следом мужчине:

— Папа, папа, смотри! Куст расцвел! Синицами! И тетя поет! Уже весна, папа?!..

Я точно знаю, как мог бы выглядеть мой родовой герб: вздыбленные грабли на червленом поле.

Про возраст умолчу. Ежели его не упоминать всуе, то возраста этого как бы и нет.

Весна заблудилась. Думает, тут ей не центр Европы, а юг Гренландии.

А раз так, чего суетиться — пара листочков уж всяко к июлю проклюнутся.

Вчера на березе под окном скандалили два недовольных скворца. Выясняли, в чью пустую голову пришла замечательная идея: “Пора! Летим! Нас там заждались!”

Вот как бывает: известил телеграммой, прибыл вовремя, а дверь заперта, и соседи не в курсе, куда девались эти, из пятнадцатой квартиры.

Одна девушка, Федорова по фамилии, полгода переписывалась с доктором Виталием из города А. В природе полно девушек, способных влюбиться в текст на мониторе.

Договорились встретиться, и Федорова приехала в город А. Доктор Виталий почему-то ее не встретил, по указанному им адресу проживали неприветливые люди, крайне недовольные тем, что в шесть утра субботы их будит незнакомая девица, требует подать какого-то Виталия и вообще ведет себя так, будто они этого самого Виталия убили и закопали на балконе, после чего завладели его квартирой.

Бродила по городу, вглядываясь подозрительно в лица прохожих мужского пола, кляня себя, дуру легковерную, и гада Виталия (себя больше), потом зашла в кофейню, где и встретила счастье всей своей жизни. Не Виталия.

Все-таки не зря съездила.

А у нас сирень на южной стороне, под самой стеной, где нет ветра, вот-вот распустится. Несмотря на холод, печальные прогнозы и снежные тучи вон там, на востоке. Набухла почками — и будь что будет.

Типично женское поведение. Когда хочется весны и счастья, то плевать на возможные заморозки.

В спектре семь основных цветов.

Убрать один из них, оранжевый там или зелёный – на способности видеть не отразится.

Однако мир станет малость скучнее.

В телевизоре бегает актёр Кейдж со страдающим лицом.

Ну, он всегда с таким бегает.

Борется со злом.

Поневоле начинаешь болеть за зло.

Во дворе цветут шиповник и жасмин.

Ещё ирисы, бабушка называла их касатиками.

У рынка продают васильки.

Совсем лето.

А настроение как будто вчера ноябрь, сегодня ноябрь и до скончания веков ноябрь.

Несмотря на васильки.

Одна женщина совсем одна.

Так получилось.

Другой город, другая работы, другие люди.

Вечером она возвращается в съёмную квартиру.

В окне чужой тёмный двор.

И квартира чужая, и окно чужое.

И жизнь как будто не своя.

Женщина садится к компьютеру и пишет письмо.

Не думала, что будет так пусто, пишет она.

И отправляет письмо по несуществующим адресам.

Набор букв собака мейл ру.

Набор букв собака тут бай.

Набор букв собака яху ком.

Почти всегда письма возвращаются, нет адресата.

Пару раз ей вежливо сообщают про неверный адрес.

Ещё вырисовался некий идиот, жаждущий развеять её тоску на её же территории, поскольку сам не располагает местом для нечастых интимных встреч.

Перед майскими праздниками приходит письмо от Павла.

В письме ничего особенного, она пару дней раздумывает, но потом всё же пишет этому Павлу.

После нескольких месяцев переписки решают встретиться.

Никаких солнечных ударов, взрослые люди, поздно голову терять.

Третий год живут вместе, всё нормально, не хуже других.

Тот-Кто-Наверху жесток – нужный адрес отличался от адреса Павла одной-единственной буквой.

Тот-Кто-Наверху милосерден – она никогда об этом не узнает.

Мир был огромен. Частями Мира были Дом, Двор, Сад и Улица. За его пределами лежали неведомые земли, населенные индейцами, пиратами и папуасами из книжек брата. По Улице проезжали телеги, влекомые грустными лошадьми, иногда громыхал зеленый грузовик, проходили непохожие на нас, живших в Мире, люди. Индейцы с папуасами не наблюдались, но я понимала: это просто вопрос времени, вот-вот появятся.

Дом был громаден и стар. Днем он как-то держался, не скулил и не жаловался, а по ночам давал себе волю, охал, скрипел и хлопал дверцей монументального буфета. Когда исчез наш кот, бабушка сказала: он ушел умирать. Я боялась, что когда-нибудь мы проснемся в своих постелях под ясным небом — наш Дом уйдет, оставив нас сиротами.

Двор был обширен. В дальнем его конце сидела на цепи мрачная нелюдимая собака. Она считала себя не сторожем, а пленным, ну и вела себя соответственно статусу. Я мечтала, что собаку отпустят на волю, и я, наконец, обыщу ее будку, ибо куда еще могли деться три цветных стеклышка — зеленое, синее и красное, ясно, что собака к лапам прибрала. Как трофеи.

Сад был необъятен. Сначала цветы — бабушка любила пионы, пионы были громадными, роскошными, быстро зацветали, быстро осыпались, земля под кустами становилась бело-розовой, вишневой, багровой. А мне нравились невзрачные звездочки турецкой гвоздики и мята. Гвоздику бабушка все грозилась повыдергивать, да руки не доходили. Мята, днем незаметная, к сумеркам просыпалась и наполняла Сад горьким тревожным запахом. За клумбами были непроходимые заросли сирени. Внизу просто скучные ветки, а там, наверху, в небе, облаками плыли тяжелые гроздья.

Место было низкое, и чтоб по весне и в дожди Сад не заливало водой, по периметру выкопали канавы, а под огромной, в полнеба, ивой — пруд. За канавами росла малина. Года в четыре, обидевшись за что-то на бабушку, я решила уйти от всех. Бабушка не отговаривала, положила в корзинку яблоко и завернутый в белую салфетку бутерброд, и я гордо удалилась на край Мира, за канаву, в кусты малины. Яблоко и бутерброд съедены, запах малины и спокойное жужжанье пчел, на краю канавы застыла изумрудная лягушка. Дед сидел в дозоре в кустах смородины, следил, чтоб дите не свалилось в воду, дождался, пока усну, и вернул беглую внучку в Дом.

Брат сказал, что в пруду живет щука “во-от такой длины с вот такими зубами”, лучше не соваться, утащит под воду, и я часами таилась под ивой, обмирая от страха и любопытства, готовая вскочить и бежать, если щука высунет свою зубастую пасть из воды.

Я стала взрослой и снова приехала туда.

Маленький старый дом, крохотный двор, пруд — четыре шага в длину, два в ширину, и сирени — не лес, а несколько кустов, и в пяти яблонях нельзя заблудиться.

И только если сесть, стать на метр ближе к мягкой траве — все возвращается, приобретает истинные размеры.

Дом. Двор. Сад.